Много - много.

     Артемоний добрался до капища. Оно представляло собой полянку, посреди которой торчала пятнадцатиметровая стелла. Не просто стелла. Ближе к вершине из камня торчали расходящиеся подобно солнечным лучам бревна. На самой вершине стояло нечто, очевидно, золотое; однако рассмотреть, что это, не представлялось возможным - предмет слишком сильно блестел на солнце. Внизу вдоль основания стеллы, где-то на уровне пояса шла деревянная полочка. Артемоний несколько раз обошел конструкцию. На полочке с северной, южной и западной сторон лежали калачи, репа, иногда вяленое мясо. В восточную часть полочки была воткнута цельнометаллическая секира. Жрец подергал за рукоять. Секира не вынималась, зато в голову пришло, что сама стелла с бревнами сильно напоминает секиру.
     - Эй, есть кто нибудь!? - заорал Артемоний.
     - Не вопи, - раздался трубный глас.
     - А ты кто?
     Один из камней южной стороны стеллы на высоте около трех метров сдвинулся вовнутрь и вбок, выпала лестница до земли и по ней спустился здоровый мужик. Одет он был почти также, как остальные местные, только шитье на рубахе было золотым, да пряжки на сапогах серебрянными.
     - И фигли ты здесь разорался?
     - А ты кто? - повторил вопрос Артемоний.
     - Жрец я здесь,- сообщил мужик. - Чего кричишь?
     - Диспут хочу иметь! - пояснил жрец Пацифика.
     И поимел. В диспуте доказывалось и опровергалось существование различных богов, приводились примеры. Потом каждый с божьей помощью стал тягать секиру из полочки. Вытянул местный, он же и загнал так, что Артемоний вытянуть не смог. Постановили, что здешний бог сильнее, но и Пацифик хорош. Неудовлетворенный результатами диспута, Артемоний отправился спать.
     Самой ранней пташкой с утра оказался, как обычно, эльф. Однако, наученный горьким опытом, будить остальных не стал, а повернулся на другой бок и стал досматривать свои эльфийские сны. Вскоре проснулся гнум и повел себя точно также.
     К девяти часам сон у эльфа кончился. И он вспомнил, что ему, барду и гнуму давно пора быть у князя. Он распихал остальных, но те и не думали торопиться. Только позавтракав, они соизволили неторопливо двинуться в город.
     Князь не слишком расстроился опозданию приключенцев. Похоже, оно было запланировано. Артемоний и Всеславур были немедленно посланы с наказом не возвращаться, глаза не мозолить, приличным людям праздник не портить, уроды нам не нужны и ты, зеленый, тоже нафиг не нужен, иди, иди, чего смотришь и так далее. С горя парочка направилась в "грязный" кабак, подсела там к оборваному пьянчужке и стала его похмелять, себя не забывая. Дойдя до определенной кондиции, маг и жрец решили, что они не хуже некоторых, и если их не пустят, то будет драка (если пустят, все равно будет). Парочка, ставшая троицей, двинулась обратно.
     Тем временем их товарищи получившие подробные инструкции от князя ("Сидеть за этой ширмой, и пока не объявят - не высовываться!"), страдали от безделья и наблюдали за последними приготовлениями. Гульбище предполагалось на площади. Посреди площади был некий помост, по периметру стояли столы. Сами приключенцы сидели, отгороженные ширмочкой с одной стороны, и помостом с другой, в компании кабацкого оркестра. Им даже поставили столик с едой и питьем, но не выставили ничего хмельного. От того и маялись.
     Тут князь подвел к столику какую-то менестрелиху нездешнего разлива. Она села, вытащила из чехла лютню... и заорала: "А-а-а-а-а....". Только бард понял, что это она так голос пробует. Девушка заткнулась, видимо удовлетворившись результатом, и на всем понятном {к чему бы это? опять я лопухнулся?} языке доложила: "Щаз спою!" За длинным и печальным вступлением последовала скучная и бестолковая баллада о несчастной любви молодого варвара к принцессе. Стоило кончиться одной балладе, как началась не менее монотонная другая. К счастью, тоску развеяли трое явившихся алкоголиков.
     Произошло чудо - князь, уже давно не находивший себе места, кинулся к ним с распростертыми объятиями. Из краткой беседы князя с принесенным Артемонием и Всеславуром собутыльником выяснилось, что собутыльник этот - и есть жених.
     Пришлось друзьям тащить беднягу в терем, где, встреченный бурным ликованием собственной дружины, он был приведен в чувство, умыт, переодет и даже частично протрезвлен усилиями бабки-знахарки. После чего признался, что на радостях вчера зашел в кабак, где его опоили и обобрали. За оказанную услугу князь разрешил жрецу Пацифика и магу присутствовать на церемонии.
     Столы на улице между тем потихоньку заполнялись. Спиной к терему садились приближенные князя и жениха, оказавшегося принцем из далекой страны. Правым боком к терему - дружины князя и принца, левым - девушки, подруги невесты (коих было не меньше, чем дружинников). Ну, а лицом к терему - мелкие купцы, чиновники, порой даже зажиточные крестьяне. Около терема появился новый знакомый Артемония - жрец. Золотое шитье на рубашке блестело не хуже золоченой секиры за поясом, а уж секира-то горела, как солнце. Из терема вышли молодые, за ними - родители невесты, ближние и дальние родственники. Жрец оборотился у ним лицом, поднял руку и воцарилась тишина.